Это мой первый английский семинар :).
Не захотела переводить (это же семинар, а не работа
) часть фразы про
armories from that nutty contessa. В книге явно это где-то растолковывается, а без расшифровки мне непонятно даже, как оно связано с первой частью предложения.
***
Сегодня к ужину гости: чета итальянцев с ребенком и наши соотечественники-писатели. Малышке-итальянке всего семь месяцев, а она уже жует пряные оливки и смотрит на еду жадными глазами. Гости веселятся над нашими приключениями с реконструкцией дома. Еще бы, они-то успели отремонтировать свои дома до того, как рабочих стало не сыскать и курс доллара обрушился. Каждый из них обладает поразительным запасом знаний о водяных скважинах, септиках, водостоках, подрезке деревьев, включая все технические мелочи, постигнутые за годы, прожитые в старых, непредсказуемых фермерских усадьбах. Их свободное владение итальянским и глубокая осведомленность о премудростях оплаты за телефон приводят нас в благоговейный трепет. Вопреки моим ожиданиям, вместо разговоров о направлениях в итальянской литературе, опере и спорных моментах реконструкции мы с пылом обсуждаем подрезку оливковых деревьев, использование жироловок, испытания скважин и починку ставен.
Сегодня в меню: в качестве закусок к аперитиву –
брускетта и порезанные помидоры с базиликом, а также
кростини с красными перцами-конфи; первое блюдо –
ньокки: не привычные картофельные, а воздушные из манной крупы (очень сытное блюдо, поэтому порции небольшие). За ними следует запеченная с чесноком и картофелем телятина, приправленная обжаренным шалфеем, а к ней тонкие стручки фасоли, еще хрустящие и теплые, с фенхелем и оливками. Прямо перед приходом гостей я нарвала огромную корзину листьев салата. В начале лета я разбросала два пакетика семян листового салата разных видов по кромке цветочной клумбы. Через неделю они проросли, а через три выпустили семенные побеги. Теперь этот салат повсюду. Так чуднό пропалывать цветы и одновременно собирать свой обед. Некоторые листочки выглядят незнакомо - надеюсь, мы не едим под видом салата проростки ноготков или мальвы. Над остывшим вишневым компотом весь день кружат пчелы. В кухню запорхнула крошечная колибри, привлеченная, видимо, ароматом густо-красного винного сиропа.
Когда пришли гости, уже опустились мягкие, неспешные тосканские сумерки. Сначала прозрачные, они заиграли золотом когда мы закончили аперитив, затем превратились в вечернюю синеву, а после первой смены блюд перетекли в ночь. Темнота наступила очень быстро, как если бы солнце утянули за горку одним движением. Мы зажигаем свечи в стеклянных фонарях, расставленных вдоль каменной стены и на столе. Музыку заменяет веселая распевка лягушачьего хора. «
Molti anni fa - Много лет назад», - начинают рассказ друзья.
Из их рассказов вокруг нас сплетается та Италия, которую мы знаем только из книг и кино.
Шестидесятые....Семидесятые... Был настоящий рай! Поэтому они и приехали - и остались. Им нравится здесь, но сейчас становится хуже
in the comparison to the four armories from that nutty contessa. Как много народу было на улицах Рима; а помните театр с убирающейся крышей – как порой шел дождь? Затем беседа переключается на политику. Они знают всех действующих лиц политической сцены. Мы единодушно ужасаемся взрывами заминированных автомобилей на Сицилии. «А здесь мафия есть?» - наши вопросы наивны. Фашистские тенденции на последних выборах тревожат всех. Возможен ли для Италии возврат к прошлому? Я рассказываю им об антикваре в Монте-Сан-Савино. Тот заметил, как я посмотрела на фотографию Муссолини, висевшую в его лавке над дверью. Широко улыбаясь, он спросил меня, знаю ли я кто это. Не представляя себе, было ли фото экстравагантным декором, или предметом почитания, я вскинула руку в фашистском салюте. Тогда, приняв меня за сочувствующую, он словно обезумел: все твердил, наседая на меня, каким бравым молодцом был Дуче. Я хотела ретироваться со своими необычными покупками - большим позолоченным крестом и дверцей от реликвария, но он начал навязывать мне скидки. Приглашал меня прийти еще и познакомиться с его семьей. Все советуют мне извлечь из этого максимальную пользу.
Я чувствую себя сроднившейся с этой местностью, моя "настоящая жизнь" кажется где-то далеко. Любопытно, что все мы тут оказались. Нам была уготована одна страна, а мы устроились в другой – к нашим друзьям это относится в гораздо большей степени, чем к нам: они выстраивали свою жизнь и работу для
этой страны, а не для
той. Мы чувствуем себя как дома, но остаемся все такими же бледнокожими американцами. Мы могли бы просто остаться здесь, смешаться с коренными жителями. Я отрастила бы длинные волосы и учила местных деток английскому языку, ездила бы на мотороллере в город за хлебом. Я воображаю себе Эда верхом на таком малюсеньком тракторе для ступенчатых полей. Представляю, что он разбил небольшой виноградник. Или же мы могли бы производить чай из лимонной мяты. Я смотрю на него, а он разливает вино. Наши голоса звучат так странно, что я почти осязаю их: говор на английском, французском, итальянском слышится вокруг дома, растекается над долиной, звук его летит над холмами.
Страньери, иностранцы – так нас называют, но звучит это слово гораздо мрачнее, как «чужаки», - такое странное, ледяное. Иногда будто бы доносится шум веселья от наших невидимых соседей сверху. Нами нарушен порядок, исстари укоренившийся на этом склоне: сборщик налогов, капитан полиции и владелец газетного киоска (наш ближайший сосед, хотя мы и не видим никого из них) слышали здесь только итальянскую речь, пока мы не разбили тут свой лагерь.
Кажется, что из ковша Большой Медведицы, отчетливого, как рисунок "соедини точки", вот-вот выльется что-то прямо на крышу дома. Млечный Путь простирает звездную кисею над нашими головами. Так приятно звучит его название на латыни: «виа лактеа ». Лягушки вдруг замолкают, как будто кто-то их спугнул. Эд выносит
Вин Санто и блюдо с
бискотти, которые он испек с утра. Наступила ночь, глубокая и спокойная. Безлунная. А мы все говорим, говорим. Наш разговор прерывают лишь падающие звезды.