Африканская зимняя сказка
Фамилию его я уже не вспомню без подсказки, а вот название должности не забыл до сих пор: «Смотритель королевской аграрной
зимней школы». Он представлялся мне, ребенку, кем-то вроде станционного смотрителя, а «зимнюю школу» детское воображение
превращало в сказочное заведение, нечто среднее между школой и станцией, все утопающее в белоснежной дымке.
Впрочем, не буду забегать вперед. Этот самый д-р Ауг. Шлейер, смотритель школы не только зимней, но еще и королевской,
написал труд «Млекопитающие Земли». В обнимку с этой книгой я провел все детство. Мой дед, которому принадлежало издание,
держал его на буфете рядом с Библией. Старик был набожен и благоговейно называл Библию «Книга». Для меня же такой Книгой
стал соседний том.
Когда мы с родителями, а иногда, к сожалению, и с другими родственниками, гостили у деда, Книга становилась моим
единственным спасением. Кажется, сотни часов я провел, склонившись над ней. Деда своего я очень любил, а вот взрослых,
которые навещали его вместе с нами, терпеть не мог – они только мешали. Их обыденная болтовня каждый раз вытаскивала меня из
африканских степей и возвращала обратно в Цофинген, где жил дед. Впрочем, наедине со мной он тоже становился жителем
африканских степей.
Позже, научившись разбирать буквы, я перечитывал Книгу десятки раз. Как сейчас помню: «Ягуар – кровожадное животное,
обитающее по всей Южной Америке», или: «Сиамскую кошку можно узнать по плотно прилегающей шерсти изабеллового цвета». Я до
сих пор точно не знаю, как выглядит изабелловый цвет, но почему-то уверен, что именно в него покрашены стены зимней школы –
той чудесной школы, которая начинается с железнодорожной станции и ведет в бескрайние африканские степи, где по всей Южной
Америке обитает ягуар.
При таких обстоятельствах у меня были все шансы стать страстным любителем животных, завсегдатаем зоопарков, или крупным
специалистом по степной фауне. Только ничего такого из меня не вышло: я остался лишь пылким учеником сказочной зимней школы
изабеллового цвета.
Теперь Книга перешла ко мне. Она уже не ютится где-то по соседству с Библией, а занимает специально отведенное место на
большом стеллаже. Конечно, бывает немного жаль, что Книга, вместившая в себя все на свете, целый мир, должна стоять среди
остальных книг, которые ничего особенного в себя не вместили. Время от времени я беру ее с полки, и в первый миг всегда
разочарованно вздыхаю: нет больше того буйства красок, что так поражало воображение когда-то. Но я продолжаю внимательно
вглядываться в поблекшие рисунки, и мало-помалу они наливаются цветом воспоминания, который, подобно изабелловому,
невозможно отыскать нигде в этом мире. Это цвет совсем иного мира – того самого, что начинается с аграрно-королевской
станции, станции смотрителя Шлейера.
Пойми я в свое время, о чем говорится в Книге, быть бы мне сейчас любителем животных и знатоком млекопитающих. Но, к
счастью, я понял ее совершенно неправильно: в названии «Млекопитающие Земли» самым притягательным казалось вовсе не слово
«млекопитающие», а слово «Земля», которая, по моим представлениям, должна была находиться где-то в Африке.
В Африке мне побывать не довелось. Таково уж главное свойство изабелловой школы: в ней учишься не затем, чтобы выбиться в
люди и объездить полсвета, а для того, чтобы овладеть искусством мечты, оставаясь здесь и сейчас.
Да, еще от Книги исходил особенный запах. Стойкий, очень резкий, он прямо-таки въедался в пальцы и не исчезал часами. С тех
пор мне кажется, что так пахнут все буквы на свете. Что бы я ни читал, буквы неизменно напоминают о запахе школы зимнего
смотрителя.
И куда бы ни попадала Книга – в аккуратный дом моих родителей, или в мой собственный, где все перевернуто вверх дном, - она
сохраняла этот запах. Нужно было мыть руки не перед тем, как за нее браться, а после. Кстати, именно этого я никогда не
делал. Между прочим, королевский Шлейер совершенно обходит молчанием тот факт, что барсуки воняют. Мне кажется, это очень
любезно с его стороны и говорит об исключительном чувстве такта.
В общем, зимняя станционная школа была на редкость хорошей школой – прежде всего потому, что единственным обязательным
предметом в ней была наука о Земле, о ее просторах и изобилии, причем понимать ее дозволялось совершенно неправильно, и этой
привилегией я наслаждался сполна. А потом все закончилось, и остался лишь запах, который сопровождает меня постоянно – запах
букв.
Страшно подумать, что могло бы произойти, если бы я учился в одной-единственной школе, такой, где проходят исключительно
нужные вещи - млекопитающих, например. Там всегда стремятся поощрять таланты, поэтому мой талант к изучению млекопитающих
наверняка не остался бы незамеченным. Возможно, тогда я побывал бы в настоящей Африке, зато никогда не попал бы в ту, что
начинается с изабелловой зимней школы станционного смотрителя Шлейера.